Акварелист

Вместо эпиграфа 

На столе лежала ручка блеском пластика маня.
- Вот уже вторые сутки ты не брался за меня!
- Слушай, ручка, дел по горло! Я устал, дай отдохнуть!
Невозможно человеку бесконечно спину гнуть!
-Помнишь, ты писал про ветер, и про дальние края,
И про ласковую осень, про бескрайние поля....
- Да, красиво, я не спорю! Только, ручка, дай уснуть!
В этих скучных серых буднях про поэзию забудь!
- Помнишь, золотом с деревьев  укрывалась вся земля...
Черкани хоть хоть пару строчек для людей и для  себя!
- Ладно, может Бог поможет мне придумать что-нибудь
Про Вселенную, про солнце, про великий Млечный Путь...

На столе лежала ручка, черным пластиком маня,
И смотрела прямо в душу, заставляя сочинять...

Такая история случается очень часто. "Болтливость" ручки может появиться из-за  красивого лица в людской толпе, озаренного внутренним глубоким чувством, или игры света и тени на Таганрогских улицах, или из-за магического блеска ряби на спокойной воде в заливе. А еще бывает так, когда видишь талантливую работу художника. Внутри тебя вдруг просыпается  что-то непримиримое, которое не дает душе успокоиться, терзает постоянными напоминаниями  о себе до тех пор, пока в муках не родится образ.

Так случилось, когда я увидел работы Юрия Акопянца. Лист бумаги,  простой карандаш, кисти и маленькие кюветы для акварельной краски - вот орудия пытки. Каждый художник сам впускает их в свою жизнь. Кто-то из любопытства, кто-то по зову души... Когда-то я, как и Юрий, посещал детскую художественную школу. С течением времени хватку карандашей, бумаги и холстов мне удалось ослабить, а он, как теперь выясняется, так и остался в их плену.

Несколько лет назад, будучи у него в гостях,  я стал замечать, что во время разговоров за бокалом домашнего вина  все чаще появлялась тема  акварельной живописи.  Он увлечённо рассказывал о неземной легкости картин, их потрясающей энергетике и живости. Его лицо при этом приобретало немного мечтательное выражение и появлялась мягкая, немного загадочная улыбка. Еще тогда стало  понятно - все, пропал человек!  Что же это было? Сиюминутный порыв - сильный, яркий но кратковременный, этакая творческая авантюра, или это нечто серьезное, новый поворот судьбы?

Однажды, неожиданно для меня он стал обсуждать конструкцию рабочей палитры, которую подсмотрел у Альваро Кастаньеты. Поскольку я немного связан с конструированием, обсуждались  материал и возможные технологии ее изготовления. Он держал воображаемую коробочку в одной руке, а другой - работал воображаемой кистью. Дескать, тут удобно будет смешивать тёплые тона, а тут - холодные.  Со стороны, наверно, эти жестикуляции выглядели немного забавно,  Но у меня четко возник образ работающего художника. Потом он стал рассказывать о своих впечатлениях. Его очень впечатлили Эдвард Сигоу и Эдвард Уессон. Вскоре мы, сидя за столом, рассматривали на интернет страничке работы этих мастеров.

Время шло. Наши встречи случались не так часто, как хотелось бы. Осенью двеннадцатого года, зная мое увлечение грибами, Юрий предложил провести один из выходных на небольшой речке в Куйбышевском районе.

Это была красивая осень! Золотой луг, на который он меня привез, представлял собой каменистое плато. Кусты боярышника и шиповника, редкая слабая трава, пробивающаяся через трещины в камнях, и речка, затеявшая серебряную игру с солнцем. Место действительно было особым. Редкие деревья возле речки, пробившись корнями через камни к воде, чувствовали себя свободно в отсутствие более слабых конкурентов. Яркое солнце, как корабль в океане ультрамарина и тени от огромных кустов боярышника на камнях. Юрий нашел подходящее местечко под деревом груши-дички. Что там можно было смотреть? Я не понимал его выбор, пока не повернул голову в направлении его взгляда.

Прямо от раскидистой кроны дерева, под которым мы стояли, взгляд скользнул к погибающему под палящим солнцем кусту боярышника. Он уже потерял в неравной борьбе с засухой крупную жилистую ветку. Она обреченно лежала рядом и тянулась в направлении речушки, туда, где было много зеленой травы и деревьев, которые питались такой желанной и такой недоступной водой. Извилистая речка уводила взгляд в даль и ввысь, через широкую пойму, бугристые края кторой расходились в стороны, открывая невероятный простор. Захотелось взлететь к далеким холмам на горизонте, разбежавшись по грунтовке, засыпанной желтой тырсой, как по взлетной полосе...

Началась магия  на листе белой бумаги. Кисть проходила линию за линией. На  будущей картине появились пятна краски. Не сразу можно было узнать пейзаж, но с каждым движением картина все больше наполнялась солнцем и свободой, открытым пространством, незаметно уводящими тебя в небо. Хаос на рабочей палитре постепенно трансформировался в стройный ансамбль красок на бумаге.

Когда он закончил свое путешествие из привычного мира в мир света и теней на картине,  внутренняя зависть художника во мне ожила и отчаянно трубила:"Я тоже так хочу!". Я стал расспрашивать его о технике письма и снова услышал об  акварелистах прошлого века Эдварде Сигоу и Уессоне, о наших современниках Альваро Кастаньете, Джозефе Збуквиче. Захватывающе! Я понял, насколько сильным было увлечение Юрия пространством и невесомостью акварельные работ.

Но в акварели, помимо упоения пространством, у него была вторая страсть. Среди картин Юрия много городских пейзажей. Они выполнены в стиле импрессионизма. Я помню одну из первых его работ. "Октябрьская площадь". Дом, изображенный на картине, мне хорошо знаком. Тем удивительнее и интереснее для меня был взгляд художника на, казалось бы, обыденные вещи. В этой картине тоже было много пространства, но главной интригой стала игра света и теней.  Освещенный  солнечными лучами дом, казалось, обладал внутренним миром, наполненным печалью.  Совершенно потрясли меня  окна на ярких стенах, которые печально смотрели темно-карими прямоугольными глазами на залитую солнцем площадь. Контраст света праздничной яркой площади и темной грусти окон был впечатляющим!

Как известно, художник не может остановиться в своем стремлении выразить ощущения. Уж не знаю, сердце ли виновато в этом, или кисти, которые давно стали продолжением души художника. В минувшую субботу я приехал на мини-семинар "Акварель с Юрием Акопянцем". Меня очень интересовал вопрос, как он справляется с живыми структурами. Вода Таганрогского залива - сложный объект, склонный к постоянным изменениям. Как справится Юрий с ее характером?

Территория яхт-клуба - наиболее подходящее место для пленэра, компания  единомышленников - Ольги, Алены, Сергея и Светланы  отлично подходит для творческой работы. Золотое утро Таганрогского бабьего лета - лучшее время для работы акварелиста. Сумки с принадлежностями небрежно брошены на лавочку. Этюдники готовы к "бою". Приготовления команды к работе напомнили мне какой-то ритуал.

Ну вот, началось! Забегал карандаш по бумаге. Линии, линии, линии... Быстро, чтобы не спугнуть впечатление, создается набросок. Определена композиция. В душе созрел замысел. Теперь краска. Влажная кисть пробегает по листу. Слой за слоем растекается акварель, создавая нужные текстуры. Этюдник меняет наклон в соответствии с замыслом автора. Незаконченная работа периодически выставляется на просушку. После появления теней на картине короткими точными движениями создаются мелкие детали.

Наконец, работа завершена. В ней есть нужное настроение. Эмоция передана. Но, безусловно, еще есть место для совершенствования в технике. Хитрые кисти, которые только что закончили свой танец по бумаге, чувствуют неудовлетворенность автора, а значит, совсем  скоро в душе художника снова возникнет влечение к ним, к этюднику и краскам. Настоящий мастер никогда не сможет отказаться от такого мучительного, но вместе с тем, пьянящего и желанного свидания с миром света и теней, лёгкого движения кисти и колдовства акварели, растекающейся по нетронутому белому листу.

Вячеслав Дорошенко